Смогу ли я перешагнуть порог?

Нет ничего, что может помешать:
Ни двери, замкнутой на тысячи замков,
Ни стен глухих, ни отчужденных слов,
Ни ропота, ни страха, ни укора,
Ни совести, блуждающей впотьмах,
Ни яда приглушенных разговоров,
Ни крови на трясущихся руках —
Нет ничего. Один последний шаг.

             Смогу ли я перешагнуть порог?

Все,
        что с собой брал, —
                                           растрачено.
Все,
        чем втайне мечтал обладать, —
                                                                ушло.
Все:
        для меня — жизнь, для других — ребячество...
Молча душа за все расплачивается,
стиснув зубы и на глаза надвинув лоб.
За то, что граница прошлое – настоящее
не условность,
                          но болью прорезанная черта,
возвращаются вновь
                                    души пропащие —
изнуренные странники, молящие
о мгновенном покое. —
                                          И снова идут в никуда.

             Смогу ли я перешагнуть порог?

Минутная слабость — предвестник беды.
Забывчивость — гибельный знак.
Сумевший простить долгих странствий следы,
Прости же себе этот шаг.
И изызнасилуй, спасая себя,
Трусливую сущность свою —
Пройди по горящим углям бытия
Туда, где не узнают.
И если порог непомерно высок,
И ноги налиты свинцом,
Твои искуплением сделаться б мог
Взгляд подлости прошлой в лицо.
Не надо раскаяния — что прошло
Не нам осуждать и менять.
Но помни: куда бы ни занесло,
Придется вернуться опять

             И перешагнуть этот порог.

весна 1979

Я долгий путь прошел один.
Мне люди не мешали жить.
Пришлось добраться до седин —
И не на кого зло таить.

Увы мне, цел и невредим,
Я не избегнул середин —
И, без надежды впереди,
Мне не кого зло таить.

Презрение живет в груди,
Упреком горестным гудит:
Ты был собой, и вот, гляди —
На что же ныне зло таить?

Неужто ты настолько дик,
Что мог подонков обойти
И, мир оставив позади,
Не стал на них ты зла таить?

Да самый яркий нелюдим
И то хоть раз свой гнев будил!
Кому же ты необходим,
Раз не на кого зло таить?

За что же мне себя ценить?
Зачем не рвется жизни нить,
Когда я Вечностью судим
За неспособность зло таить?

30 мая 1979

Не все на этом свете просто.
Скажу, коль каяться пришлось:
Я в люди не прошел по росту
И по количеству волос.

Вы сомневались, вы хотели,
Вы ненавидели, любя —
А я скучал в бездушном теле
И думал, берегу себя.

Когда беда в окно стучала,
Огнем грозила и мечом,
Я только пожимал плечами
И говорил: а я при чем?

Нет, страх был чужд моей гордыне!
Здесь дело в несколько другом:
Не оглашал мой глас пустыни
Затем, что не рожден я львом;

Я паутину смут и партий
Высокомерно презирал —
И не поставил все на карту
Лишь потому, что не играл.

Пускай кому-то тяжелее.
Я стал, кем собирался быть.
И ни о чем не сожалею,
И мог бы снова повторить.

Был дом уютен, стол был сытен,
Свет не заглядывал на дно...
И вот, вы все меня клеймите —
А я... Я с вами заодно.

... май 1984

Что поделаешь, я слабый человек —
Мне так надо на кого-то опереться...
И приходит этот миг, неотвратимый, точно смерть, —
И я в жертву приношу слепое сердце.
А за ним я — как за каменной стеной,
И спокойствие как вечное блаженство...
Счастье с горем неразлучно ходят — только не за мной,
А за теми, кто ищет совершенства.

Ну а я — безгрешен, как всегда,
На моих руках нет крови жертв невинных.
Пусть у половины мира совесть нечиста —
Я, конечно, не из этой половины.
Что там думать, сомневаться и мечтать!
Без меня решат проблемы мировые.
Отработаю свое — а остальное суета,
И пускай ей занимаются другие.

Ради вечного спокойствия живу.
Загнивают нерастраченные чувства.
В наше время Страшный Суд вершится наяву,
Быть невидимым — сложнейшее искусство.
Но за спинами других всегда тепло,
Нужно только спрятаться умело.
Ну а если тем, другим, неимоверно тяжело —
Мне до этого нет никакого дела!

лето 1977