Испытание

Э-э, юнга! Думаешь, совсем боцман Фетюшонок с ума спятил на старости лет? Да ты драй, драй палубу-то — говорить я буду.

Конечно, на судне такого класса, как наша "Малышка", есть занятия и повеселее, чем соблюдение чистоты и порядка по всему объему. Что говорить, в молодости всем не терпится дорваться до штурманской рубки — или, на худой конец, поковыряться в двигателе. Не спеши, юнга, — еще надоест до конца рейса. А что до порядка — это, я тебе скажу, отнюдь не стариковская блажь. Работа у нас того требует. Слыхал, небось, о бродяге Джо? Ну да, тот самый, что сейчас долечивается на Гавайях, — газеты про него много шумели. Журналист-то, он приврать не дурак — и, по-ихнему, Джо, выходит, нечто вроде супермена галактического масштаба. Впрочем, справедливости ради, не все в прессе его по головке гладили... Разобраться что к чему стороннему человеку трудно — но я эту историю не понаслышке знаю. Я ведь был тогда на "Стрекозе", с Джо Стэффордом, в последнем для них обоих рейсе...

Ну, что ты строишь удивленные глаза? Что особенного? Лучше растирай мастику поровнее, да мягче веди — прибор сломаешь!

Так что, уж кто-кто, а я знаю досконально, что там из-за чего произошло. С той поры и голова у меня вся седая. Народ из Специальной Комиссии, понятное дело, отнесся с подозрением — они с Джо одним миром мазаны! Но я-то чую, что есть у них кадры, которые до сих пор сидят подальше от света, да проверяют каждое ударение в каждом отчете. В конце концов, они отвечают за безопасность полетов — и не в их интересах оставлять какие бы то ни было неувязки. Рассказать, говоришь? Ну что же, рассказа как раз на этот трюм хватит...

"Стрекоза" была четвертым судном с гиперсветовой установкой на борту. Первые два шли на автоматах — и возвращались штатно, ни на микрон не сбившись с запрограммированного маршрута. Третий корабль вернулся, так и не выполнив скачка, — команда заметила подозрительные сбои бортового компьютера при подходе к барьеру. Поэтому "Стрекоза" уходила тихо, даже в Штатах лишь короткое сообщение промелькнуло в прессе. Понятно, что состав на судне был достаточно пестрый, — ох уж эти мне совместные программы! Ну, что касается француза бортпрограммиста и медика болгарина, с ними все было в порядке. От нас шли двое: капитан Пешков, да я, по хозяйственной части. Американцев тоже дали двоих. Один — физик гиперсветовик, как водится, китайского происхождения. Он-то с самого начала числился в команде, так что притирались обычным образом, на Земле. А вот со вторым американцем накладка вышла. Что там у них произошло с первоначальными кандидатами, одному аллаху известно, — но, по политическим соображениям, "чтобы не нарушать равновесия", а также чтобы не отменять старт, который уже съел немалые миллионы, после долгих переговоров, подсунули нам Джо Стэффорда.

По всем стандартам, такой человек, как Джо, никак не мог попасть в группу подготовки астронавтов, а уж тем более, в экспериментальный рейс. Говорят, у него была сильная лапа в канцелярии президента и в госдепартаменте — и какие-то разборки с приятелями, из-за которых ему позарез надо было учудить нечто необыкновенное, вроде полета на гиперсвете. Специальностью он был астрофизик, а в жизни — среднее между творцом теории относительности и Великим Комбинатором. Характер у него, по большому счету, был ничего себе, тихий. Одна только неприятность — неряшлив до одури. Трюмная вахта с ним превращалась просто в ад, а о собственной его каюте и говорить нечего. Поначалу просили его быть поаккуратнее, чтобы в критический момент не искать нужное позарез оборудование по всем отсекам, и не восстанавливать каждый раз порядок кассет в полетном архиве. Бесполезно. Не то, чтобы это намеренно как-нибудь, по злобе или что... Просто воспитание такое: до других дела нет. Как там у него: hell, it ain't no damn business of yours! — и в том же духе. Любое замечание капитана Джо сразу стал воспринимать как очередную провокацию русских — да и с другими лаялся не меньше. В конце концов, в случае чего, предпочитали не связываться и молча терпели — только бы не портить настроение команде.

Худо-бедно, к восьмому месяцу вышли на простор и запустили цикл подготовки к прыжку. При хорошем раскладе, еще через два месяца должны были вплотную подойти к барьеру... Что зубы-то скалишь, юнга! Сроки не мы придумывали, на то головы поумнее нас вместе взятых. А там очень скоро стало не до юмора. Невесомость, скажу я вам, это еще ничего. Бывало, люди годами болтались без ускорения — и никаких трагических осложнений. Тренажеры, спецодежда, спецпитание — короче, есть способы бороться. Иное дело — два месяца перегрузки. От нее, окаянной, никуда не сбежишь, ничем не компенсируешь. Уже через две недели не то что двигаться — дышать не хочется, мысли вырастают в каких-то допотопных ящеров, медленно втаптывающих тебя в переборки...

Полируй пластик, юнга, — чтобы отражение можно было в микроскоп разглядывать!

Джо, легко догадаться, сломался в первую же неделю. Просто заперся в каюте, не реагируя на сигналы, и целыми сутками валялся в амортизаторе. Под конец доктору пришлось приставить к нему робота-няньку и наладить искусственное питание. Тогда еще не умели как следует выводить людей из анабиоза — приходилось бодрствовать. Впрочем, в экспериментальном рейсе просто глупо замораживать людей в самый интересный для исследования период — разве только ЧП произойдет. Работы у всех было в те дни сумасшедшее количество — да только попробуй, оторви от нее, когда человек всю жизнь мечтал о таких возможностях, когда новое навалилось сплошным потоком, и самое обыденное событие на его фоне выглядело чудом... Эх, да что говорить!.. Незабываемое времечко. Но порядок на судне блюли. Вахты шли, как обычно, хотя, сам понимаешь, драить палубу в перегрузку — это не коктейль в баре пропустить. Конечно, техника там была самая-самая, не чета "Малышке", — только легче не было. И лишь в каюте Джо царил первозданный хаос. Никто туда, по молчаливому уговору, не заходил, разговаривать тоже избегали.

За неделю до скачка Клод — это наш программист, он тогда стоял вахту в центральной, — так вот, Клод заметил ни с чем не связанные провалы в системном журнале бортового компьютера. Капитан собрал всех в рубке, стали думать. В конце концов решение было принято: подойти как можно ближе к скачку и, если сбои повторятся, начать торможение. Ну а так как я отвечал на судне за материальную часть, именно мне с Клодом пришлось заняться выяснением причин нестабильностей в вычислителе. До сих пор удивляюсь, как это мы додумались до квантовых флуктуаций? Сейчас-то каждый курсант знает о квантовых микроскачках вблизи барьера: дело-то ведь почти очевидное — туннельный эффект. А мы тогда два дня перебирали панели и не могли взять в толк, почему на стенде все работало штатно, а в блоке начинало творить чудеса. Зато потом нашему гиперсветовику пришлось немало попотеть, чтобы за оставшийся срок состроить хоть минимум теории и понять, что практически никаких изменений в программе не потребуется... Одним национальным усердием тут не обойтись!

Так и получилось, что мы стали первыми людьми, совершившими гиперсветовой скачок. И пока последними — Спецкомиссия закрыла пилотируемые скачки до окончательного выяснения обстоятельств... Они даже не рискнули поверить в реальность нашего пребывания Там. Ну, за славой никто из нас никогда не гнался, — хотя Лю все-таки получил Нобелевскую премию за теорию предпороговых флуктуаций; как истинный джентльмен, он устроил всей команде — кроме Джо, разумеется, — блестящий сезон на Фиджи...

Спрашиваешь, как оно было Там? А можешь ты, юнга, вообразить, что тебе приставили три головы, соединили желудок с легкими — и после этого вывернули наизнанку? Слабо? То-то... Человек может описать все — если оно хоть сколько-нибудь похоже на что-то ему известное. Все наши понятия, в сущности, представляют собой выделение общеизвестного из сутолоки единичных вещей. Когда же люди приходят в столкновение с принципиально новым миром, процесс познания начинается практически с нуля. Сначала — действия, за ними образы, представления, и лишь после этого — слова и понятия. Алисе в Зазеркалье было куда проще, однако же и там не обошлось без словотворчества. Когда-нибудь люди придумают подходящие названия для гиперсветовой реальности — но лишь после того, как многие ощутят ее сами.

По крайней мере, ясно, что тело конечного объема почти всегда будет занимать ограниченную область в пространственно развернутом времени. Нынешняя молодежь изучает основы комплементарной физики на старших курсах университетов и лучше меня может растолковать связь организации тел с траекториями по ту сторону барьера и технику проецирования на пространственную ось для возвращения обратно в нужной точке обычного, трехмерного пространства. Автоматы давным-давно проделывают такие трюки — и к этому уже привыкли. А нам не повезло. Легко догадаться, почему: каюта Джо Стэффорда. Я уж не говорю о том, что она расплылась Там на все три стороны просто до неприличия — самое неприятное, что траектория у Джо получилась крайне причудливая, и уж никак не по пути с кораблем. Короче, когда через положенные тридцать секунд компьютер выбросил нас обратно в полумиллионе километров от расчетной точки, Джо с нами не было. Разумеется, все каюты герметичны и обладают немалой автономией, — так что особого вреда ни "Стрекозе", ни Джо приключиться не могло. Нам на судне ничего не оставалось, кроме как заканчивать программу и спускаться на Землю — прямо в руки Специальной Комиссии по Расследованию. А вот Джо остался один на один с абсолютно неведомым миром: без связи, без вычислителя, без мощных силовых установок. Немудрено, что теперь им занимаются психиатры!

Все, говоришь? Ну-ка, посмотрим... Действительно все. Однако, умеешь! Ладно, перекур до конца рассказа. На чем это я остановился? Ах да!..

Долго ли, коротко ли мотался Джо по ту сторону светового барьера — про то нам не ведомо. Только через пятнадцать лет обнаружили его где-то в районе Проксимы Центавра — в каюте, с почти нетронутым аварийным запасом и с дикими, блуждающими глазами. Ничего кроме бессвязного лепета и совершенно неописуемых цветных пятен на гипнограмме от него добиться не смогли. Были попытки приписать нам "оставление в опасности" — да только как подошьешь к делу, что найден был Джо по другую сторону от Солнечной системы, с вектором скорости от Солнца? Никакой релятивизм не развернет каюту без двигателя на 180 градусов, когда она удаляется лишь на десяток процентов медленнее света. Опять же, пройди он мимо Солнечной системы — окраинные посты наверняка бы засекли. Концы никак не хотели сходиться с концами, вплоть до столь нашумевшего сообщения от "духов"... Я всегда считал довольно пошлым такое название для обитателей "той стороны", однако другого теперь уже, видимо, не будет... Вот и стал Джо Стэффорд первопроходцем-гиперсветовиком, по случайности открывшим людям путь к самым дальним уголкам Вселенной, а заодно и установившим первый контакт с внеземной — и даже вне-Вселенской — цивилизацией. Впрочем, контакт состоялся гораздо раньше: "духи" ведь зарегистрировали уже первые, беспилотные скачки — и подумывали об организации связи. Надо отдать им должное: сообразили, как, не имея столь развитой техники, использовать наши автоматические корабли — и сумели вернуть Джо почти точно по обратному адресу. Если при этом они спроецировали его на пятнадцать лет вперед — это ничтожно малая погрешность для первой транспортировки.

К чему я все это веду? Так уж оно установилось, что курсанты-выпускники стажируются на медленных юпитерианских грузовиках, вроде нашей "Малышки" — на официальном названии язык сломаешь. И пока мы ползем от Земли до базы на Ганимеде, юнга должен научиться чему? — правильно, палубу драить. За пять месяцев перехода порядок, хочешь не хочешь, войдет в плоть и кровь. Не сегодня, так завтра — запрет на пилотируемые скачки снимут, и кто-нибудь из нынешних стажеров пойдет поближе знакомится с нашими потусторонними коллегами. Так давайте не будем повторять ошибки стариков: компьютеры — компьютерами, а своя голова на плечах не помешает. Может быть, я, по старости лет, малость преувеличиваю — но вот запала мне одна дума... Команда на судне должна быть крепкой — иначе разойдутся наши пути так, что никакие "духи" не сумеют собрать людей воедино. А для них мы не просто какое-то количество индивидуальностей, мы — одно целое, человечество. Каждый имеет право отличаться от других, но сможет ли он быть собой, разорвав ту неуловимую нить, которая связывает его с людьми? И если чье-то нежелание считаться с кем-либо кроме себя мешает преодолевать разделяющие нас барьеры — это непорядок.

Пошли, юнга, еще два отсека осталось!

... 8 августа 2003