Здравствуйте! Как дела?
Спешите?
Я тоже:
жизнь на бегу, жизнь в бегах...
Нам по пути?
Тогда... можно?
К сожалению, только в стихах.
Но Вы ведь все поймете, да?
На своей, что называется, шкуре.
Я по натуре
совсем не мечтатель,
но иногда...
Знаете, мне вот иной раз такое
чудится... —
Только не смейтесь, прошу Вас! —
Будто Время —
оно совсем как люди,
не отличишь подчас.
Время умеет стоять — и ходить, —
и бегать умеет: попробуй, догони! —
может научить — и проучить,
пощадить — или изменить;
может сжиматься, как в автобусе,
или мнется и тянется — когда нечего сказать.
Время импульсивно: ни один предсказатель
не угадает и минуты — а уж чтобы все...
Что же, у каждого свои
странности.
А Время — то вкалывает на кого-то,
то играет против.
Время заговаривает раны —
и убивает,
как люди,
невзначай.
Знаете,
как иногда секунды кричат?
Болью спрессованные лица.
И — муки рождения.
Неизвестность.
Девочка — мальчик?
Добро — зло?
Любовь — или только вожделение?
Истина — или игра слов?
И кроме того
время рождает Движение.
Движение рождает вопросы.
А вопросы не ходят поодиночке —
табунами кочуют
в пампасах тем.
Но
среди всех прочих
главные — два:
что?
и
зачем?
И я,
корчась в припадках буден,
трачу
время
и слова,
трачу душу —
и еще какое-то непонятное нечто — или ничто? —
роюсь в груде
мыслей и мыслишек,
распутываю
сновидений моток,
от усталости
не падая едва,
но верю:
это муки искупления
за смерть бесчисленных
мгновений,
убитых по моей вине.
|
Точки.
Линии.
Поверхности.
Объемы.
Вырастаю,
врастаю в гиперпространство.
Я — почти Вселенная:
дышу,
взрываюсь,
источен
пеной
топологий
в бездне
очарования и странности.
Но все начиналось с точки.
Я — точка.
Спрессованное воедино
Бытие и Сознание,
Возможность и Действительность,
Величие и Нищета —
вне размеров и размерностей,
вне Времени и Пространства.
Но Движение делает меня линией.
Я — линия.
Бесконечность точек,
их прошлое и будущее,
их настоящее —
невидимый след их судьбы,
неспособный нести даже свет.
Но Движение превращает меня в поверхность.
Я — поверхность.
Бесконечность линий,
прогибаюсь упруго
под ветрами непонятых
далей,
а сквозь старые дыры
просвечивают звезды.
Движение придает мне объем.
Я — тело.
И во мне
бесконечность,
осязаемость плоти —
совершенно реальной,
но безжизненной
и одинокой.
Только Движение может вдохнуть в меня жизнь.
Я — жизнь.
Бесконечность понятий — и ощущений,
животный талант — и машинный разум,
нечеловеческая доброта — и человеческая жестокость,
обнаженная красота — и тайная подлость,
бессмысленность — и необходимость,
рождение — и смерть.
Трудно поверить,
что все это — я,
точка.
|
Он
был
распят.
Тихий философ со взглядом ребенка.
В мелочных распрях
его окружавших подонков,
в лязге мечей
и оков,
он видел — и верил:
спасение —
это покой.
Он говорил:
мы все не вечны, —
и был прав. —
Хлеб, и вино, и любимая женщина —
все прах.
Все изменяется, все — теряется,
только покой
ныне един — и повторяется
во веки веков.
Наши дороги —
искание встречи с ним,
и не свернуть;
но лишь
созерцание
будущей вечности —
истинный
путь...
И он был распят.
Море боли — такое соленое! —
у креста,
сколоченного наспех,
волны
разбиваются о слезы...
Вера
не нуждается
в слезах.
... И потом,
в музеях и церквах,
сквозь скучающих посетителей
с распятий
ценного дерева
он смотрел
снисходительно
на попытки
моря
загладить
резкости берега.
А я —
стоял за его спиной
и думал:
быть может,
движение
и покой —
одно и то же?
Созерцание постоянства?
Нет!
Все — изменение.
А философия постояльства —
от нетерпения,
от неудач,
от препятствий,
от лжи,
против банальной фразы:
такова жизнь... —
против
остановившегося
Сейчас.
Срок
короток,
как дорога на плаху.
В Гефсиманских садах
снова
ловят — и плачут,
словно
на самом деле
верят
в невосполнимость потери.
Но все не так...
|
Дальше? Куда? И как?
В эти шторма и скалы?!
Трезвому лезть в капкан?!!
Бунт! — взорвалась команда.
Стой! — осадил капитан.
И взгромоздив
себя
над склизкой,
соленой палубой,
он проорал:
Ребя!
Сворачивай к черту жалобы!
Нам ли к лицу роптать,
что впереди неизвестность?
Да это ж,
так вашу мать,
самое интересное!
Кто из вас не дурак —
и без меня
рассудит:
главное — будет
не так.
А лучше уж верно будет.
|
В душу
вгрызется
червь
желания самооваций —
и вечный вопрос: зачем? —
то есть, стоит ли надрываться?
Пусть не во имя покоя
встать над собой
крестом.
Но что же тогда такое —
ради чего идем,
ради чего страдаем,
любим ради чего? —
В развалинах ожиданий
вой
сумасшедшим
волком.
Но Время — как чувство долга —
рвет
сети сомнений
в клочья,
взвилось
над душой,
как плеть:
жить — чтобы жить.
И точка.
Остановился — смерть.
Хочется, чтобы лучше?
Не знаешь, как поступить?
Хватит
маразмом мучиться!
Надо всего лишь
жить.
Надо спешить — и падать,
надо бежать,
лететь,
путаться в суете
и рваться к свободе —
надо!
И не бояться лезть
в самое
пекло
горя:
если история
есть,
лучше — закон
истории.
Пусть все наперекосяк,
и путь
изуверски
труден.
Главное —
будет не так.
А значит — и лучше
будет.
|
апрель ... июль 1980
|
