Мелочи быта

* * *

Всякая вещь воспроизводит себя в очень разных отношениях. Как именно мы будем об этом говорить — зависит от наших нынешних интересов. В других условиях то же самое придется сказать иначе.

* * *

Хотеть ребенка — какое безумие! Тоже мне, игрушку нашли...

* * *

Воспроизводство разума — не сохранение вида. Преувеличенное внимание к физиологии отвлекает от собственно человеческого: дать каждому возможность полноценно развиваться, а не просто выживать. Здесь важно не устройство тел, а строение общества, в силу которого тела начинают вести себя не по-природному — и в этом чувствуется особое, не природное единство, — дух.

* * *

Говорить о технологиях деторождения надо — пока без этого человечеству не обойтись. Когда лошади повсеместно использовались в качестве двигателя — коневодство играло важную экономическую роль; с появлением теплового и электрического двигателя традиция осталась лишь в качестве интересного занятия, развлечения, — материала для развития духовности. Синтетические материалы во многих отношениях превосходят натуральные — поэтому, скажем, изделия из кожи животных перестают быть необходимыми в быту и приобретают иной смысл, выражают общественное отношение. Уже на нынешнем этапе человечество могло бы полностью заменить мясное животноводство выращиванием тканей, практически идентичных натуральным, — но этому всячески противится рыночная экономика. Искусственное молоко — пока технологически невозможно; однако сыроделие становится слишком дорогостоящим, и сыры превращаются в предмет роскоши, теряют статус продуктов питания. Точно так же, производство детей может утратить экономическую целесообразность и сохраняться из каких-либо иных соображений.

Но даже в условиях массового производства биологических тел, физиология производства как таковая — дело десятое. Важно не просто кого-то родить, а так организовать деторождение, чтобы не превращать его в чьи-то долгие страдания, которые духовно калечат будущего человека задолго до рождения. Разумный подход — максимально облегчить вынашивание и роды, а по возможности — вообще вынести их за пределы взрослых организмов. Рожденный в муках — полузверь; индустриальное рождение — залог свободы.

* * *

Фрейд пытался лечить невротиков — и обнаружил, что многие из них свихнулись на почве пола. И тут ему изменила элементарная логика: вместо того, чтобы заключить о наличии в обществе каких-то неправильностей, которые доводят людей до безумия, он, наоборот, объявляет безумие общественной нормой. Да, половые извращение очень распространены; но это не делает их сутью человека вообще — это всего лишь характеристика общественно-экономической системы, которая массово уродует людей, психически их калечит, доводит до животного состояния, не дает человеческому развиться в душах и победить звериное. Скотская жизнь делает людей скотами. А не наоборот. Именно поэтому психоанализ никогда не приводит к выздоровлению — он лишь пересаживает с одной иглы на другую.

* * *

Помешанные на биологии половое размножение представляют главнейшим механизмом диверсификации, перемешивания генов... Которое, вроде бы выгодно и в культурном аспекте: в здоровом теле здоровый дух. Однако ограничение духовности одним, пусть даже очень подвижным носителем — это, по сути дела, отказ от столь желанной авторам таких теорий диверсификации. С другой стороны, легко представить себе и другие механизмы, не предполагающие разделение особей одного вида на несколько полов.

Самое простое — создать банк геномов, и широко использовать искусственное оплодотворение (+ генная инженерия) для порождения произвольных комбинаций. Женщинам не нужны мужчины — им достаточно централизованного хранилища и генных технологий. Тем самым возникает "половая любовь" не между мужчиной и женщиной, а между женщиной и некоторым "коллективным субъектом". Совсем другой правовой статус.

Возможно ли возникновение таких "межуровневых" отношений естественным путем? Почему бы и нет? Например, это может выглядеть как обычай приходить в определенные места в определенное время для зачатия — когда там создается нужная концентрация генного материала и складываются условия для его передачи (например, достаточно искупаться где-то, или потереться обо что-то). Половой акт не у дел. Самоорганизация полового материала в своего рода протоплазму — и обойдемся вообще без самцов.

* * *

Семья в эксплуататорском обществе есть само это общество в миниатюре. Свободные ремесленники, фермеры, держатели мелких предприятий бытового обслуживания, — все они, как правило, используют членов своей семьи для поддержания и расширения бизнеса. Формы такого использования отражают наличные нормы общественного устройства; в частности, при капитализме возможно колоссальное разнообразие типов семьи — в соответствии с практикой всеобщего размежевания и нагромождения рыночных ниш.

* * *

Воспитание детей в семье на каком-то этапе развития человечества есть рудимент животности, но до какого-то времени оно необходимо как элемент социального наследования — пока семья не слишком ограничивает кругозор и не толкает в застой и вырождение. Но при капитализме все вырождается в свою противоположность, и возникает массовая культура, семейный стандарт. У бедных нет выбора — их дети лишены возможности найти себя. У богатых есть возможность — но нет желания.

Как биологическая эволюция уступает сознательной селекции, так и семейное воспитание должно дать дорогу общественному, которое неизмеримо богаче.

* * *

Когда какой-нибудь богатей женится на собственной лошади — и оставляет ей богатое наследство, — это нормально. Обывательский брак, с его беспощадной семейной эксплуатацией — примерно то же самое, только в наследство достаются страдания и долги.

* * *

Семья и государство — разные стороны одного и того же. В любом (классовом) обществе семья — это отношение граждан, уровень регулирования имущественных отношений. То есть, для создания семьи требуется, чтобы все ее члены имели юридический статус и могли выступать как собственники и распорядители имущества. Например, однополая семья — юридически вполне допустима, а союз мужчины и резиновой куклы — экзотика. Если животные получат законные права (как обезьяны в Южной Америке), они запросто смогут вступать в брак с людьми. Теоретически, возможно легализовать и браки с роботами.

Понятие гражданства право разных стран трактует по-разному, и потому брак, заключенный в одной стране, не всегда будет признан в другой. Гомосексуальные браки — уже норма в Европе и в Америке; однако в России таких вольностей не признают, а турки предпочитают в отелях мужчин вместе не селить.

* * *

Вроде бы, гомосексуализм должен отменить саму идею о связи любви с размножением и браком. Но за что борются гомосексуалисты? За легализацию однополых браков! То есть, опять загоняют любовь в брачное стойло, и воспитание детей не мыслится вне семьи, пусть даже "нетрадиционной".

* * *

Брак, любовь и дети — вещи безусловно разные вещи. Однако сие не исключает возможности их единства в границах отдельно взятой личности, в рамках сословия, или в одной из исторически-определенных культур. При любом раскладе, единство предполагает различение — и следовательно, противопоставление где-то в конечном итоге. Дети, воспитанные в самой гармоничной семье, внутренне ущербны — пока у них не хватит мужества порвать с неразумностями цивилизации и потребовать свободы для всех без исключения.

* * *

Кодекс о браке и семье (в любой стране) регулирует чисто имущественные отношения между родственниками. Поэтому, вообще говоря, он в системе права не нужен, его функции выполняют соответствующие разделы гражданского права. В России в первые послереволюционные годы было жизненно важно вывести семью из-под влияния церкви — КОБС подчеркивает эту независимость. То есть, советская власть решала тут вопросы буржуазной революции, а не социалистического строительства. Спустя десять лет КОБС начинает играть реакционную роль, поскольку он юридически (а значит, идеологически) закрепляет семейственность, противопоставляет семью обществу на всех уровнях культуры. Узаконенные отношения родства стали основой для возрождения общины — а из нее закономерно растет капитализм.

* * *

В США в некоторых штатах разрешено в паспорте указывать "третий пол" (или пол "X"). При этом требуют, чтобы какой-то пол всегда был — нельзя совсем не указывать пол, ибо от каждого требуется хоть какая-нибудь "гендерная идентичность". Маразм. Нечто вроде "принудительной демократии": всякий обязан явиться на выборы, но иногда имеет право голосовать "против всех".

Разум не нуждается в биологических деталях. В каких-то случаях само понятие пола неприменимо (например, для разумных машин). Однако это не отменяет ни личностной определенности, ни любви (которая вовсе не обязана всегда быть половой).

* * *

Половые (или "гендерные") извращения — от неразумности. Как слепые кутята. Объективная необходимость нащупывает себе дорогу — отсюда экспериментальные типы семей, признание "нетрадиционных" ориентаций, и т. д. Когда то, что господствующий класс считает извращением, захватывает слишком широкие круги, это пробуждает мечты о свободе, — и надо сначала направить энергию масс в русло традиционной уличной демократии — а потом (якобы, под давлением масс) втиснуть все в ветхозаветное русло, укротить поток. Пусть борются за животные ценности — но ни в коем случае не задумываются об идиотизме самой системы, которая заставляет людей за что-то бороться.

* * *

Индивидуальность субъекта в классовом обществе, как правило, выстраивается вокруг органического тела, включенного определенным образом в иерархию общественного производства (что предполагает совокупность производственных отношений). Внешняя определенность субъекта (личность) возникает как субъективное отношение к индивидуальности. Поскольку такое отношение в большинстве случаев не предполагает личного знакомства и требует лишь общности деятельностей (представленных соответствующими продуктами), личность вполне возможна и без органики — или (что то же самое) на базе нескольких биологических тел (индивидов). В частности, сам субъект может считать себя совокупностью органических тел, не мыслит себя без них, — и мы говорим об одной их разновидностей любви (например, половой).

Но вполне возможно и обратное: вокруг одного индивида — несколько личностей. Тривиальный пример — включение в несколько деятельностей, когда человек по-разному ведет себя в зависимости от текущего контекста, а различный характер общения приводит к разным внешним обличиям, "личинам". В классовом обществе разделение труда может очень долго поддерживать относительно независимое существование этой разделенности, так что разные личности внешне сосуществуют, практически не взаимодействуя. Более того, внешние личины прекрасно уживаются в одном индивиде — пока его отношение к себе на выходит на уровень самосознания, не требует духовного роста. Когда относительно независимые сферы деятельности начинают сливаться в единую иерархию, присутствие внешнего расщепления сказывается на внутренним движении духа — и психологически отнюдь не нейтрально. Поначалу оно присутствует лишь на низших уровнях и проявляется (иногда болезненными) перекосами в сознании. Если по каким-то причинам не удается развести внешнее общение по разным группам, иерархия личности в явном виде обнаруживает переплетение разных "амплуа", и человек осознает собственную многоплановость. При невозможности примирить соответствующие общественные позиции — это приводит к резкому обострению внутренних противоречий, к душевной болезни.

В разумно устроенном обществе, где нет противостояния разных классов и личность не противопоставлена обществу в целом, рост иерархичности духа — нормальное явление. В отличие от классовой культуры, любая иерархия легко обратима, и на вершину в каждый момент выходит то, что важнее на данный момент — не закрывая прочих возможностей. В экономике, основанной на разделении труда производственные структуры закостеневают, не поддаются быстрой перестройке, — и потому обращение иерархии личности затруднено, разрушительно для духа.

Скрытым образом, соединение нескольких индивидуальностей в едином субъекте возможно и при капитализме; разумеется, это признак опережающего развития, выхода на такие формы разумности, которые пока не способны стать массовыми. С точки зрения (классового) общества — это все равно патология, ненормальность, извращение... Необходимость скрывать свою иерархичность, приспосабливать внешние проявления к нормам традиционной культуры отражается на личности состоянием внутреннего дискомфорта, "мятущегося духа". Многоплановость так и ли иначе прорывается вовне; пока она не становится "социально опасной" — ее терпят, и какие-то из сторон пытаются использовать в классовых интересах. Стоит перейти грань — немедленные санкции ломают целостную личность, либо путем расщепления (институированное, безобидное безумие) — либо полным уничтожением плоти как совокупности общественных отношений, как особой отрасли общественного производства.

* * *

Туристический бизнес — один из элементов воспроизводства субъекта. В отличие от материального и духовного воспроизводства, речь идет о восстановлении целостности, приобщении к очень разным культурам (даже в пределах одной нации). Обществу нужна какая-то степень разносторонности — но не так, чтобы посягнуть на привилегии господствующего класса. С другой стороны — это глоток свободы, отдушина, способ выпустить пар, — чтобы мечтать не о свободной жизни, а об очередной дозе туристической терапии (перерастающей в наркозависимость).

Разумеется, туристы бывают разные: у кого-то на первом плане сугубо телесное восстановление (жарятся на солнце, жрут в три пуза); другие стараются нахвататься впечатлений, компенсировать сенсорную депривацию недоразвитого быта. А некоторым — повод превратиться в последнюю скотину, на время утратить всякую цивилизованность. Потом возвращаются назад — и (подобно Шехерезаде) "прекращают дозволенные речи".

* * *

Органические особенности у гениев способствуют только легкости движений, но не добавляют разума. Гениальность не от природы — она вырастает из общественной потребности. И может вовсе не требовать телесных преимуществ — либо развивать их как следствие, задним числом.

* * *

Животное не властно над своим телом — оно принимает его как есть, использует наличные возможности. Напротив, человеческая деятельность призвана изменять мир — и человек тут же обращает внимание на себя — вещь, которая всегда под рукой. Сначала простые эксперименты над внешностью: смена масти (краска для волос), пирсинг, татуировки и т. д. Сразу же подключаются и неорганические компоненты: вещи как украшения, одежда как наряд, а не защита. Становление классового общества лишает людей права свободно распоряжаться собой — их тела становятся игрушкой в чужих руках. Например, певцы-кастраты и евнухи, традиционные уродства у ряда племен и т. д. Культурное давление заставляет гоняться за модой и загонять тело в положенные границы ценой здоровья (и даже жизни). Наконец, технологии позволяют перекраивать внешность оперативным путем, менять пол. Следующий этап — кардиостимуляторы, вживление электродов и микросхем, экзоскелет... Человек начинает срастаться с неорганическим телом. Но изменение внешности неизбежно влечет за собой изменение внутреннего мира. Животное всегда одинаково — человек может быть очень разным: даже простая перемена одежды разительно сказывается на поведении. Когда же управление разумной материей перейдет из разряда внешней зависимости или случайной прихоти на уровень сознательного выбора, оптимального соответствия текущей задаче, — духовная жизнь такого, не связанного плотью существа поднимется на доселе невиданную высоту.

* * *

Когда в электронике выходит из строя микросхема — ее просто заменяют, а не пытаются влезть внутрь и починить. Если органическое тело человека испортилось — его иногда проще заменить, чем ремонтировать. Это парадигмы медицины будущего. В классовом обществе человек отождествлен с организмом — и противопоставлен обществу в целом. Для человека общественного — нет большой разницы, какое из органических воплощений будет выполнять ту же культурную функцию. Поэтому он может мыслить себя сразу в нескольких телах — а одно тело становится носителем нескольких индивидуальностей.

* * *

Для рыночной экономики материя ничего не решает. Там нет субъекта как такового — а только проекция субъектности на рынок, хозяйственный субъект. "Ортогональная" проекция — внерыночные формы коллективности, неформальные объединения. Одно от другого отделяется по признаку наличия собственности. В первом случае — речь не о людях, а о вещах (не обязательно осязаемых), и требуется правовое регулирование; когда собственности нет — и регулировать нечего, можно только косвенно влиять. Одно часто переходит в другое. Например, неформальные участники массового действа — используют какие-то ресурсы, принадлежащие не только им (место и время, услуги коммунального плана, частная жизнь, чьи-то чувства и интересы); обществу придется отделить безобидные отголоски от чрезмерного вмешательства. Противоположная ситуация — выпуск продукта на средства участников производства; в этом случае часть собственности выводится из рыночного оборота, переходя в сферу непосредственного потребления, — и продукт не предполагает частного присвоения. Прежде всего это возможно в сфере рефлексии (искусство, наука, философия); современный мир допускает неограниченную сетевую доступность, прямое предоставление в общее пользование.

Как для хозяйственного субъекта, так и для неформальных групп, не имеет никакого значения персональный состав, обязательность включения иных субъектов (в том числе связанных с органическими телами). В первом случае формальные признаки принадлежности используют лишь для раздела имущества после прекращения общей деятельности (так сказать, посмертно). При этом наследниками нередко оказываются структуры, не имеющие никакого отношения к исходной группе, иногда даже не знавшие о ее существовании. Кроме того, существует порядок утилизации выморочного имущества. Продукт неформальных объединений распространяется независимо от их участников — это другая деятельность, которая может оставаться неформальной или превратиться в хозяйственную (присвоение вещной оболочки продукта).

Таким образом, именование (как установление и закрепление уникальности участников общественного производства) в сколько-нибудь развитой экономике теряет всякий смысл. Любое имя (то есть, по сути, объем собственности и круг полномочий) может быть передано другим лицам (например, по доверенности или по наследству) или распределено между несколькими (корпоративные и публичные фонды, товарные знаки). Следовательно, ничто не мешает обойтись вообще без органики. Принцип тот же, что и при построении операционных систем: есть ядро — а на него навешиваются разные оболочки, управляющие периферией, в том числе органической. Распределенная автоматическая компьютерная система (включая как физическое оборудование, так и виртуальные машины) вполне может играть роль ядра — при достаточной сложности и гибкости связей. Такие системы могут включать и органические компоненты; рост разного рода социальных сетей как раз и предназначен для обкатки такого рода гибридов. С другой стороны, квантовый компьютер вообще отличает машину от оператора — и возвращает деятельность к первобытному синкретизму, — предположительно, на более высоком уровне.

* * *

История — переплетение многих линий. И биография у человека может быть не одна: все зависит от того, кто и зачем ее пишет. Можно выстраивать в хронологическом порядке официальные документы — а можно упорядочивать впечатления по широте степени воздействия. Возможна летопись работы над чем-то важным — истоки идеи, долгая подготовка, попытки, возвраты к прежнему... Исторические корни — и культурное эхо. Физическое время тут на вторых ролях. Даже из снов и фантазий можно составить какую-то историю — столь же важную для личности и культуры в целом, как и публичные деяния, настоящие или воображаемые.

* * *

Жизнь — непрерывность памяти. Если очень постепенно заменять органы на что-нибудь искусственное, превращение в киборга не будет изменением личности. Смерть там, где есть разрыв, резкий скачок, невозможность воспоминаний... Но если я чувствую чувствами далеких предков и умею видеть мир их глазами — они продолжают жить во мне и через меня: живое тело сменяется другим, распадается на несколько тел или объединяется в одном.

* * *

В наши дни выдача свидетельства о рождении ничем не отличается от выдачи свидетельства о регистрации фирмы, или программного продукта (патентования изобретений). В любом случае предполагается указание не столько телесной организации "ребенка" (для программ это вообще не требуется), сколько ответственных за "внедрение" лиц. Ребенок может вообще не иметь родителей — и тогда ему назначают опекуна, или помещают в приют. Дальше, по ходу жизни, может многое измениться. Аналогично произведения искусства оживают — автор теряет над ними власть и следует их воле.

* * *

Зажатому со всех сторон — расти некуда. Человеку необходимо личное пространство, и личное время. Чем дальше — тем больше. Это мера разумности, мера свободы. Нельзя все время с кем-то общаться; иногда необходимо остаться наедине с собой. В пределе — личность расширяется бесконечно, захватывает вообще все. Но это отнюдь не замыкание в себе, не самоизоляция. С развитием личности меняются и формы общения: в отличие от классового общества, у разумных существ прямой контакт не становится вторжением в личное пространство, разрушением интимности. Это прямое следствие экономической свободы: всем доступно все — и ничто никому не принадлежит.

* * *

Женские организации — это что-то вроде всемирного союза левшей, общества престарелых, или "анонимных алкоголиков". Можно продолжить дележку: профсоюз проституток, партия блондинок... Глупо бороться за права женщин силами женщин: тем самым женщина сама не считает себя человеком. Люди объединяются не по половому признаку, а по любви, по общности интересов и устремлений. И не ради того, чтобы урвать для себя — а чтобы всему человечеству стало светлее. И чтобы не надо было бороться, и не было победителей.

* * *

Основная ошибка разработчиков искусственного интеллекта в том, что они пытаются сделать его автономным, независимым от человека существом. Как принято у буржуев: каждый сам за себя. Разумный путь — развиваться вместе, позволить машине предлагать разумные на ее взгляд решения — и интересоваться мнениями людей, учитывать их реакцию и делать выводы для себя. Тогда, глядишь, и люди перестанут быть всего лишь машинами...

* * *

Биологический организм — очень жесткая система, способная жить лишь в узком диапазоне параметров внешней и внутренней среды. Попсовые пропагандисты вовсю трубят о невероятных возможностях человеческого тела — скромно умалчивая, что заставить это тело проявить себя во всем великолепии не так то просто: нужны особые культурные условия — да и реабилитация после иных "достижений" требует длительной и серьезной работы. Пока уровень сложности промышленных систем не дотягивает до органики — их устойчивость может показаться далеко не такой впечатляющей; но экономические кризисы связаны вовсе не с уровнем технологической достижимости, а с уродствами классовой организации общественной жизни, с животным отношением к окружающему миру и плодам своего труда. С другой стороны, принцип сознательной деятельности — не самосохранение, а универсальность, возможность осваивать новые формы взаимосвязи с миром — и пересоздавать мир. Гомеостаз органического типа вреден для творческой деятельности — это застой, конец развития — и разума.

В принципе, уже сегодня можно было бы поддерживать жизнь на искусственном питании — медицина это убедительно подтверждает, успехи химии впечатляют. Проблема в том, что человеческий организм сложен вполне определенным образом — и если не задействовать регулярно какие-то из его подсистем, они атрофируются, становятся ненужным довеском ко всему остальному, просто мешают ему. Как чужеродное тело, опухоль, вирус. Нарушение веками отработанного баланса — это болезнь, иногда смертельная. Поэтому приходится поддерживать работу органики, которая, быть может, уже и не нужна. Для управления компьютером достаточно минимальных усилий — но огромную мышечную массу надо держать в тонусе. Питание может быть безотходным — но пищеварительная система нуждается в грубой пище, тренирующей перистальтику, уровень ферментов, механику испражнения. Даже если заменить какие-то части тела другими, или внешними инструментами, — в следующем поколении геном все равно воспроизведет по-прежнему.

Вероятно, когда-нибудь мы решимся на масштабную переделку человеческого тела, включая не только прижизненный функционал, но и порождение новых тел. Не факт, что биологические тела вообще останутся нужны.