[Василий Кубанев]

Я ЧЕЛОВЕЧЕСТВУЮ

Вере Клишиной —
человеку, начинающему жизнь.

Звучаньем переполненная видимость
От зримых грохотов неотделима.
Клокочет мир в себе,
                                    собою грезит,
Собою отрицается
                                и кружится
Безостановочно и неразумно...
Соприкасаясь с общей колготою,
Он все желает притянуть и поглотить
И ко всему приблизиться стремится.
Он развивается
                           в противоборстве сил
И, обнажаясь,
                        облипает новым,
Становится увесистей и крепче,
И нет конца
                     разматыванью быстрому,
Нет удержу
                    несносному размаху.
Идет сраженье.
                          Время всемогущее
Развертывает яростно событья,
Как ветер разволнованного зала
В момент,
                 предустановленный заранее,
Сам
        чудом
                   раскрывает партитуру.
На помост
                  незаметный и торжественный,
Набухшей тишиною возведенный,
Я светом взглядов чьих-то озарен,
Я изнемог от легкости,
                                       влекущей
К отрыву
                и ко взлету безраздумному.
Я вниз смотрю,
                           чтоб не подняться кверху.
Я поднимаю руки.
                                Все
                                      молчанием
Захлебывается.
Оно горланит
Еще упорней и звончей,
                                         чем прежде,
Но я и сам кричу
                            и этим начисто
Все остальные звуки
                                    заглушаю.
Неповторимый трепет разлетается
И застывает,
                      все обдав собою,
И исчезает,
                    все обняв собою.
Я умолкаю.
                    Все ревет сияюще,
Истомлено
                   охотой подчиниться.
Я руки
            в стороны разбрасываю,
И чем встает заметней
                                      невозможность
Отъединить их от себя,
                                       отринуть —
Тем я неистовей махаю ими.
Всего себя хочу разбить на клеточки
И по миру
                 раздуть,
                               разнесть,
                                               рассеять,
Чтоб к каждому,
                            кто существует на земле,
Прилипла часть меня,
                                     и я мог всюду
Присутствовать,
                            и находить себя,
И все переносить,
                              и все изведывать,
И все вмещать
                        в свой небольшой размер.
Но я прислушиваюсь
                                    к шуму сложному
И замечаю,
                   как он изменился
От моего самораспепеленья.
Он стройным стал,
                                 в нем виден смысл
                                                                  знакомый мне.
Свои движенья
                           в нем опознаю я,
По воле
             поворотов,
                                взмахов,
                                               выдержек
Моих
         он перекличку производит
Могучую и смелую,
                                  как буря,
И, как травинка,
                           свежую и складную.
Я звуками
                  командую ретиво.
Я придаю им
                       собственную слаженность.
Я разбираю их
                         и собираю
И направляю рваться
                                    по пределам,
Мне надобным
                         и мною установленным.
Все служит мне,
                            и я служу всему.
Я знаю:
             стоит мне остановиться,
Утихомириться,
                           застыть недвижно —
Мир станет адом,
                              вой закуролесит,
Я снова
             криком схвачусь,
                                          как пламенем,
И сгину
             неизбежно и бесследно.
Один исход —
                         изматываться заживо
В ожесточенном руководстве
                                                  пеньем
Измученного,
                        радостного мира.
Я судорогами
                       с ним навеки связан,
Как пасмами
                      неразличимых нитей.
Я миром одержим,
                                как лихорадкою.
Я вижу мир,
                     над пультом возвышаясь.
Я слышу мир.
                       Я управляю миром.
Мир управляет мною.
                                     Я блаженствую,
Я исхитряюсь,
                         слабну,
                                      умираю.
Чужая партитура
                             перелистана,
И переиграна,
                        и пережита.
Все корчится
                      в открытом изумленье.
Но нет,
             я не прельщусь
                                      аплодисментами,
Я не остановлюсь,
                                не поклонюсь.
Как только перестану я размахивать —
Я сразу же исчезну
                                навсегда.
Назло себе и злу
                            я сочиняю,
Да, сочиню —
                         сейчас, без перерыва —
И заодно
               исполню напоказ
Свое происхожденье позабытое,
Свое предчувствие
                                того, что будет,
Свою сродненность
                                  с будущим и прошлым,
Свою соединенность и единственность,
Свое истолкованье бытия.
В мое
         произведенье безыскусное
И несколько внезапное
                                       влюблен я
Уже задолго до его рожденья.
В нем будут
                    все созвучья
                                         расположены
По моему разумному приказу.
Вселенная себя
                          в нем будет созерцать,
И ликовать
                   от жуткого восторга,
И звезды лить обильно,
                                         словно слезы.
Я буду
           наблюдать в себе
                                         Вселенную
И восхищаться буду
                                  вместе с ней.
Мне ясно:
                 мой удел,
                                 мое призвание —
Вселенную вселенной забавлять,
Себя собою измывать усердно,
Стремиться
                    изнутри разнесться вдребезги,
И тонких жалоб
                           не произносить.
Пока успокоенье
                            не допущено,
Пока глаголят
                        вместо глотки
                                                руки —
Могу я заявить:
                          я всюду есмь,
Все мне внимает
                            с кротостью обманчивой,
Во всем
              я признаю свою родню,
Все радо покоряться
                                   духу сильному,
Взлелеянному дивами мирскими,
Похожему на них
                              в своих обычьях.
Я чувствую
                   отчетливые позывы
В себе, во всем
                          к взаимному согласью.
Оно прибудет, может быть, со временем.
Его приход
                   свершится в бурный день.
Лишь для него
                         я здесь изнемогаю
На перекрестке
                          всех страстей и говоров,
На перепалке
                      сущностей земных.
Одним лишь обстоятельством встревожен я:
Кто должность заступить мою
                                                    решится,
Когда иссякнут соки в голове,
Когда из сердца
                           смертный вопль исторгнется,
И руки свянут,
                         и я молча грохнусь?
Не жить я не страшусь.
                                        Мне суждено
Во всем запечатлеться и остаться.
Я не умру,
                  я умереть не в силах.
Я перестану произвольно двигаться,
Но быть не перестану никогда.
Мне завещать и некому и нечего.
Я — все мое богатство и наследство.
Прощаясь с светом,
                                 я произнесу:
Пусть все старается
                                 быть посговорчивей,
Пусть это не в ущерб ему пойдет,
Пусть человек
                        возлюбит человечество,
Пусть ни на миг не остывает схватка
Цепляющейся единичной воли
С природою
                     в ее многообразии,
В ее капризности
                             и красоте.
Пусть сочиняются безостановочно
Все новые и новые мотивы
И сочетанья разнородных звуков.
Пусть все поет
                         своим особым голосом
О том, о чем поют
                                и все другие.

1939


[Василий Кубанев]